Пагуба - Страница 170

170

— Понимаю. — Лук проверил завязки на куртке, выдвинул и задвинул меч. — Это Хантежиджа.

— У тебя опять зеленые глаза, — заметила Лала.

— Я с тобой, — встал Харас.

— Нельзя туда, — почти закричал Харк. — Там уже сейчас трупов хватает. Он, этот ловчий Пустоты, он быстрый как молния. Только что был здесь — и вот уже там. Он там собрал уже кучу людей! Они стоят там толпой, но не могут уйти, первый круг уже горит. Понятно? Понятно тебе?

— Мне все понятно, — вздохнул Лук, снял с шеи ярлыки. — Вот. Это два ярлыка торговцев, вот ярлык какой-то торговки из Кеты. Ярлык арува я пока оставлю, мало ли, вдруг выпутаюсь из беды. Вот ярлыки хурнайских молодцев. Пригодятся. Вот ярлык на мою лошадь, она в общей конюшне, заберете, если что.

— Если что? — процедила сквозь зубы Хасми.

— Эго моя битва, — твердо произнес Лук. — Только моя!

Когда Лук подошел к портовой площади, рисунок только занимался пламенем. Он был огромен. Общий круг охватывал всю площадь. В каждом из внутренних кругов поместился бы целиком балаган, и осталось бы место для зрителей. И на каждом пересечении линий лежало по мертвому кровоточащему телу. В центре круга, где, словно хищная птица, взмахивал руками Хантежиджа, пламя было повыше, и в его центре шевелилась воющая толпа. Жалась и от Хантежиджи, и от пламени. Их было не меньше сотни. Но становилось меньше с каждой минутой. Ловчий Пустоты выдергивал из толпы несчастных одного за другим, перерезал им горло и держал умирающего над центром круга, дожидаясь, когда схлынет поток крови. Потом убитый отбрасывался ловчим в пламя. И с каждой новой жертвой оно поднималось на несколько пальцев. Лук остановился у внешнего круга. Жар от пламени был такой, что камень мостовой растрескивался на глазах. Порты нагрелись и грозили вспыхнуть. Он прикрыл глаза ладонью. На противоположной стороне рисунка, на столбе, который оказался в центре одного из кругов, и в самом деле висел щит Сакува, а под ним была примотана к деревяшке обнаженная окровавленная женщина. И, еще не понимая, что он делает, Лук побежал вдоль круга, побежал туда, к тому дальнему столбу, потому что там была та, которая что-то знала о нем, чего не знал он сам. Или же…

Он задохнулся от мгновенной догадки и припустил вдоль огненного кольца, едва сдерживая себя, чтобы не прыгнуть через пламя, но выдернул из-под куртки нож и метнул его в Хантежиджу, пусть даже до ловчего Пустоты было полсотни шагов. Стальной нож вспыхнул как щепка над границей внутреннего круга. Вспыхнул и рассыпался искрами. И в тот же миг Лук понял, что за искры сыплются с той стороны центрального круга, которая была обращена к городу. Кто-то пытался обстреливать ловчего Пустоты из лука. Но вот он отбросил очередной труп, вытянул перед собой руки и засвистел, завыл, заглушая воющую толпу, и тут же откуда-то со стороны Рыбной улицы полетел неизвестный лучник, который вспыхнул над внешним кругом и упал в центр рисунка пылающим факелом, будто выдернутая ловким удильщиком из моря горящая рыба.

Лук остановился за спиной несчастной. Столб захлестывали веревки, Лук видел окровавленные бедра и заломленные за столб руки, но больше ничего. Он попытался приблизиться к огню, но кожа словно вспыхнула пузырями, уже отшатнувшись, он понял, что боль продолжается, что часть пламени осталась у него на груди, и, приложив ладонь к ней, он почувствовал, что раскаленной стала глинка. Тут же перед глазами всплыла отметка на груди Хуш, и Лук вдавил глинку в грудь, вдавил изо всех сил, чувствуя запах жженой плоти, запах, исходящий от него самого. А потом, когда боль стала привычной, он сдернул глинку с шеи и сунул ее в поясную сумку. И Хантежиджа обернулся. Обернулся и стал смотреть на невысокого смельчака сквозь огненные языки.

И тогда Лук вытащил из ножен меч и шагнул в пламя. Боль была такой, что он чуть не упал, но, открыв глаза, через мгновение понял, что стоит внутри малого круга и одежда на нем не горит, но меч вдруг стал светиться, словно был только что вытащен кузнецом из горна. Хантежиджа, который стоял сразу за двумя изогнутыми пылающими кольцами, обнажил черный меч и вонзил его в центр рисунка. И огненные линии, пронзающие все круги, разбежались в стороны звездой, но Лук уже рассек веревки и повалился в сторону вместе с несчастной.

— Кто ты? — прошептал он ей в спутанные, вымазанные в крови волосы, но не смог ни узнать ее распухшее лицо, ни расслышать ее голос, хотя она открывала рот. Он наклонился ближе и разобрал чуть слышное:

— Убей его. Поспеши. Надо убить его.

Лук оставил ее на камнях и поднялся. Хантежиджа стоял напротив, склонив голову, словно пытался рассмотреть смельчака. Лук повел взглядом в стороны и вздрогнул. Трупы, брошенные на соединениях линий, уже обратились в уголь, но кроме этого в каждом кругу кто-то стоял. Только, в отличие от круга, в котором стоял Лук, это были сиуны. Он не мог разглядеть дальних, но в ближних явно различил белого сиуна, каменного сиуна, который то и дело взмывался песчаными вихрями, водяного сиуна, который почти закипал от близости пламени, образ покачивающегося из стороны в сторону мертвеца, глаза которого исходили кровью, образ человека, который то и дело бил серыми крыльями… Или это и была птица, а не человек…

И тут Хантежиджа вытянул перед собой руки, и Лук понял, что сейчас он точно так же, как и недавний лучник, полетит пылающим факелом в центр круга, и почему-то выставил перед собой не меч, а каменный нож. Метнувшиеся сквозь пламя то ли серые нити, то ли путы, то ли щупальца словно приросли к каменному лезвию. В мгновение нож раскалился, изменил форму, вспыхнул языками пламени и вдруг под вой Хантежиджи рассыпался в пыль. Корчась от боли в обожженной руке, Лук поднял глаза и понял, что пламя рисунка погасло, сиуны исчезли, толпа, собранная Хантежиджей в центральном круге, с воем и стонами разбегается, расползается в стороны, а сам ловчий Пустоты медленно идет к Луку.

170