Пагуба - Страница 136

136

Третий смотритель, которого предстояло увидеть Квену, был Паш. На дробилку он пока никого не отправил, да и подручных у него все еще не было. После той ночи в смотрительном доме храмовников вовсе не осталось в Хилане, верно, собрались все вместе, чтобы полюбоваться на обнаженную пленницу, и попали под месть вольных. Кажется, в тридцати домах Хилана устраивали тризну по невинно убитым. И это было так же верно, как и то, что во многих домах не только клана Паркуи и соответствующих луззи, но и во всем Текане нашлось немало людей, что восприняли известие о бойне в смотрительном доме с немалой радостью. Впрочем, остаться без подручных новому смотрителю не грозило, желающих облачиться в черные балахоны всегда хватало. Кому-то хотелось легких денег, которые храмовники умудрялись вытрясать с каждой жертвы, кому-то казалось, что, став храмовником, он-то уж точно не попадет в дробилку сам, а кто-то упивался мучениями жертв. Квен уже знал, что несколько человек сидят у запертого смотрительного дома день и ночь, и надеялся, что они простудят на камнях спины, потому как сидеть им там придется до возвращения Паша из Хурная. Так вот, этот самый Паш был омерзительнее всех прочих смотрителей.

Квен знал, что тот служил приказчиком у Арнуми. Работал на гиенскую вольную трактирщицу и ждал своего часа, чтобы если уж не урвать кусок побольше, так испоганить все, что не удалось урвать. И его час пробил. Именно Паш выложил Далугаешу, куда могла уйти Арнуми с гостями, и пытать не пришлось. Именно он проследил, куда пошел Лук. Подсказал, где искать Арнуми после водопада, и даже навел на охотников, имеющих детей и, следовательно, беззащитных. Далугаеш смеялся, когда рассказывал, как извивался и ныл Паш, когда узнал, что его отправляют вслед за Луком и сыном Арнуми в Дикий лес. Полагал, наверное, что охотники сведут в лесу с ним счеты, а обернулось все иначе. Паш вернулся из Дикого леса целехоньким, только внутри у него все сгорело. Сгорело и обрушилось. Хотя и до пожара было поражено гнилью. Квен пытался его допрашивать, хотел выведать, кто такой этот Хозяин леса, но тот только хихикал. Так и остался во дворе смотрительного дома. Заперли бы его в клетку, да, оказалось, была занята. Уж точно Тепу закатал бы приказчика в дробилку, если бы поленился отыскивать очередного колдуна. И вот же повезло сумасшедшему. Как же Лук его не заметил? А если бы заметил да прикончил, на кого бы тогда пал выбор Тамаша?

Квен вытер со лба пот. Все-таки до середины лета осталось всего ничего, припекало так, что жарко было даже здесь, на открытых галереях дома Мелита. А ведь и ветерок вроде обдувал с реки. Внезапно Квен подумал, что ему легче других. Легче, чем Мелиту, чем тому же Тарпу. У него не было семьи. И это значило, накати Пагуба теперь, в эту самую минуту, потемней над Теканом небо, подними в него ужасных летучих тварей, пусти по земле ужасных бегущих тварей — у него ни о ком не заболит сердце. А за себя чего уж переживать, боль — это только боль, полоснул себя по горлу — и засыпай. И у иши точно так. Нет детей. Только Аси. Несчастная, часто плачущая Аси. Так кто же все-таки заказал у кузнеца меч? Или это вовсе не хиланка? А может быть, стоило все-таки присмотреться к Тупи? Или к Этри? Давно он не видел Этри. Могла она тайком прибыть в Хилан? Могла. Но при чем тут черный сиун? И почему метка на груди кузнеца?

«Данкуй, — вспомнил Квен. — У Данкуя тоже нет семьи, хотя, по слухам, женщин старшина тайной службы не избегал. Значит, ему тоже будет легко в Пагубу? Или Данкуй из тех, кому никогда не бывает плохо?»

— Квен?

По каменным плитам застучали каблучки. Тупи торопилась из жилой части дома на галереи.

— Ну что, дорогой Квен? — Вокруг глаз прекрасной Тупи время успело наметить едва различимые морщинки. — Данкуй сказал, что завтра вы отправляетесь в Хурнай?

— Да, — с трудом справился с непослушным языком Квен. — Большая Тулия. Мне нужно быть. Да и нового смотрителя следует сопроводить до Хурная.

— Могли бы сопроводить и без тебя.

Квену показалось, что в глазах Тупи мелькнула боль.

— Передай там Мелиту, чтобы возвращался.

Бросила, развернулась и быстрым шагом удалилась.

Ранним утром у проездной башни выстроились полсотни ловчих с ружьями и сотня гвардейцев из лучших. Такой дружины, конечно, не хватило бы на то, чтобы заставить вольных забыть о воле и спокойствии, но для путешествия до Хурная их было с избытком. В городе оставалась стража, но собрать гвардию с окрестных слободок было делом одного дня, так что нападения вольных можно было не опасаться. Да и не было у них сил, чтобы взять приступом стены Хилана. Да и зачем пытаться? Выжгли бы потом их деревни до самых Восточных Ребер.

Последним появился улыбающийся Данкуй. За ним следовали двое его постоянных охранников, еще двое сидели на облучке крытой повозки. Оттуда высунулось лицо Паша. Смотритель был наряжен в новый балахон и черный колпак. Он хихикнул и засучил рукав одеяния. На его запястье блеснул серебряный — с голубым и красным — браслет.

— Сберег, сберег, сберег! — запел Паш.

Один из возчиков подтолкнул смотрителя внутрь, другой задернул полог.

— Тронули, — поморщился Квен и придержал коня, ожидая, когда из ворот выльются пятьдесят ловчих. Всякий раз, когда он видел Паша, у него портилось настроение. Преображение смотрителя было ужасным. Суетливая мерзость, которой предстал перед воеводой приказчик с самого первого допроса, обратилась в хихикающего слизняка, потерявшего не только разум, но и последние проблески достоинства. И вместе с тем в Паше все чаще начал ощущаться тот самый звериный оскал, который Квен почувствовал, когда на ярмарочную площадь выехал Ваппиджа. Точно так скалились сторожевые хиланские псы, которых стража ночью выпускала на восточные и западные стены. Они беспрекословно слушались и боялись своих поводырей, но по команде могли разорвать любого. Паш обращался в зверя на глазах. В мгновение он мог превратиться из лебезящего ничтожества в затаившуюся змею. Стискивал зубы, щурил глаза, напрягал скулы и смотрел вокруг себя так, словно запоминал в лицо каждого. Квен всего лишь пару раз наблюдал подобное, но у него в эти минуты шевелились волосы на голове. Ему казалось, что из темнеющих глаз приказчика на него смотрит сам Тамаш. Но наваждение проходило, и Паш снова обращался в отвратительного недоумка. Все чаще Квен задумывался о том, что нечто, давшее тому же Тепу наглость и уверенность в себе, может и вовсе уничтожить бывшего вольного. Или Тамаш лепил изнутри гнилого сарая неприступную и опасную крепость? Зачем? Не ради ли грядущей Пагубы? Может быть, это правда, что в те дни и месяцы, когда Пагуба обрушивалась на Текан, многие храмовники не прятались в Храмах и оплотах, а сами обращались в диких зверей, распиная на дробилках каждого, кого удавалось поймать?

136