Пагуба - Страница 129

К оглавлению

129

— Все равно пора домой, — упрямо повторил Лук. — Рассчитай.

Через полчаса Лук вышел из трактира и двинулся в сторону Хилана. За орешником свернул налево, постоял у могилы Неги, обнаружил, что и от Хаппараиджи, и от трупов некуманза остались только пятна отравленной земли, обошел трактир лесом и двинулся по тракту на юг.

Глава 22
ДОРОГА

— Два медяка, — предложил селянин.

Повозку тащили две крепкие лошадки, между низких бортов были навалены мешки, какие-то ящики. Возничий имел вид степенного здоровяка, которого как ни поставь, все одно будет казаться, что растет из земли, хоть быка в упряжь вяжи да путы накладывай — не сковырнешь. Волосы селянина были острижены под горшок, из-под носа свисали седые усы.

— Предложить что хочешь или купить что? — безжизненно проговорил Лук.

— Да что у тебя покупать-то? — удивился селянин. — Меч мне без надобности, да и обшарпанный он у тебя какой-то, одежонка у тебя простенькая, да еще на пузе зачиненная. Колпак такой, словно ты месяц на земле спал да подкладывал его то под голову, то под задницу. Хорошо хоть не подтирался им. В сапогах по болоту бродил, да не раз. Или еще чем торгуешь?

— Иду, — ответил Лук. — Иду на юг. К морю.

— Понятно, — кивнул селянин. — Помыться решил в соленой водичке? А родители-то знают?

— А при чем тут родители? — не понял Лук.

— Так тебе, зеленоглазый, годков шестнадцать, не больше, — заметил селянин.

«Так, — равнодушно подумал Лук. — Опять зеленоглазый».

— Ты давно в зеркало-то смотрелся? Нет, оно понятно, всякий юнец бородку или усы на лицо мостит, только пока ты молод, она твой возраст почище кожи твоей молодой да стати выдает. Это разве волос? Пух! Юнец и есть.

«Неужели? — удивился Лук, провел ладонью по подбородку. — Почему же Нега не сказала?»

— Что кривишься? — хохотнул селянин. — Зубы болят? Место я тебе на краю телеги предлагаю. За два медяка. До Хурная не довезу, а до Дубков только так. Село наше Дубки называется. Может, слышал? Самое большое село от Зены до Хурная. Там рынок, сторожевая башня с зеркалами. Все как положено. Перекресток! Одна дорожка на юг, по которой ты сейчас топаешь, другая — прямая — на запад, к Аку. Есть и путейка на Намешу, но она через поганый город идет, через Араи, так по ней меньше народу топает. Да, и пристань у нас на Хапе последняя до Хурная, дальше тракт от реки отходит, за увалами ползет. Садись, парень, или медяков нет? До Дубков еще полтораста лиг, сапоги стопчешь. А я тебя и покормлю, и разговором уважу. Ночью караул над товаром в очередь возьмем, если твое знатное нутро против не попрет. Тоска одному. Жена моя говорит, что я болтлив очень, а что самому с собой болтать-то, только ветер месить. Ну ты как?

— Есть медяки, — звякнул монетами Лук и запрыгнул на телегу. — Вот.

— Другое дело, — расплылся селянин, прибрал монеты, покопался в корзинке, на которую опирался локтем, развернул тряпицу, протянул Луку толстую пряную лепешку, украшенную двумя ломтями копченой свинины, подал фляжку. — На-ка, подкрепись. Сам-то из каких краев?

— Из-за Туварсы, — пробубнил с набитым ртом Лук. — Вот же браслет. Счастья искал в Хилане, да не нашел.

— Ну ты нашел где счастья искать, — расплылся в улыбке селянин. — Браслет, правда, по виду бабский, ну да какая разница. И вправду по масти похож на рогатика, только глаза подкачали, в зелень пошли. Не иначе как из клана Травы кто-то проезжал через твою деревню? Ну не обижайся, не обижайся. Может, прабабку твою в замужество кто-то из Кеты привез? Хотя где Туварса и где Кета. Да и не видал я травников с зелеными глазами. Значит, из клана Рога? А звать как?

— Кай, — ответил Лук.

— Из арува? — прищурился селянин.

— Какая разница? — вздохнул Лук. — По масти и ярлыку вроде из арува, по стати и кошельку из бесчинных.

— Да, — согласился селянин. — Стать подкачала. Хотя спинка ровная, плечи не вниз, а в стороны, может, и нарастет еще мясо-то? Ничего, пока со мной — не обидят. Я ведь тоже ростом не так чтобы очень, зато шириной свое взял. Меня Кулаком зовут. В отроках дрался много, прозвали Кулаком, а там и прилипло. Я из ремесленных, сапожник местный. Хороший, врать не буду. А сын у меня в Зене, лавку держит. И у меня лавка тоже есть в селе. Жена заправляет, дочка, еще один сын. Вот я съездил в Зену, сдал старшему обувку, кое-какую кожу, ремешки там, доспех легкий, прикупил товара для своей лавки, обратно везу. Сейчас ведь самое время. Вельможи все к морю тянутся. Сам иша там. Тебя ведь обгоняли вчера стражники? Видел, что творится?

Речь Кулака текла подобно весеннему половодью. Луку хотелось закрыть глаза, опрокинуться на спину и забыть обо всем. Впрочем, спать он не хотел. Ночью отошел от дороги, упал на траву, засунув колпак под голову, и уснул. О еде не думал со вчерашнего утра. Теперь же почувствовал, что и в самом деле пришла пора перекусить. И хлеб, и мясо, и слабое, разбавленное деревенское вино были весьма кстати. А ведь и в самом деле, повеселил он, наверное, конных да тележных путников, которые с утра обгоняли его или попадались навстречу: идет себе оборвыш не оборвыш, но никак на вид не арува, на голове обвисший колпак, на боку невзрачный внешне меч. Или переросток чей-то украл оружие у отца и к морю отправился, или деревенский увалень-недоумок выстругал из деревяшки клинок, обернул воловьей шкурой да пошел искать подвигов на свою голову. В кошеле еще звенели несколько золотых, да серебра хватало, медяков горсть, можно было и приодеться, и коня справить не из последних, и на Хурнай еще бы осталось, с лишком осталось, только зачем? Зачем все?

129