Пагуба - Страница 107

К оглавлению

107

— Почему ты спрашиваешь меня об этом бреде? — удивилась Тупи.

О, как она умела удивляться. Ее большие глаза становились еще больше, брови поднимались, на лбу появлялась едва приметная морщинка, кожа на скулах розовела, на шее начинала пульсировать жилка. Интересно, уделял ли Мелит внимание этой жилке, касался ли ее губами?

— Тупи, — Квен любил повторять ее имя, — мне тоже не нравится все, что я вижу вокруг. И эта клетка, и ловчий Пустоты, и кровь, которая заливает нашу землю. Но все будет еще хуже. Поверь мне, я думаю, что Пагуба неизбежна. Она уже началась.

— Небо еще не потемнело! — воскликнула Тупи.

— Потемнеет, — опустил голову воевода.

— Мелит сказал то же самое. — Она прерывисто вздохнула. — Мои дети почти не выходят из оплота, который устроен у нас в доме.

— У меня нет детей, — как эхо отозвался Квен и тут же начал объяснять: — Пойми, с этой женщины все началось. С нее и черного сиуна. Кузнец целый год ковал тот меч, получил за него большие деньги. А потом пришел черный сиун… Я хотел бы знать, кто мог заказать такой меч. Ты ведь знаешь богатых женщин Хилана?

— Среди них нет сумасшедших, — прошептала Тупи. — А заказать меч для своих детей или для себя? Не знаю. Деньги на такую забаву нашлись бы только у троих из них.

— Как их имена? — спросил Квен.

— Тупи, Аси, Этри, — ответила она. — Но я не заказывала.

Глава 18
КЛЕТКА

— Ты хочешь только отомстить?

Хапа у стен Хилана пахла тиной и отхожим местом, но Лук и Харк, на груди у которых висели купленные за немалые деньги ярлыки рыбаков, рыбачили именно здесь. Стражники, которые ходили по стенам, на третий день их рыбалки и в самом деле перестали обращать внимание на прибывших из Намеши молодых рыбаков. И то сказать, своих-то почти не осталось, разбежались после появления этого самого Хозяина леса кто куда, а эти, худые, юные, обгоревшие на солнце, пропахшие тиной и рыбой, исправно стояли с утра на рыбном рынке, продавая мелкого прибрежного сома, а с вечера и до утра бросали снасти в воду. Удили на приманку, прибрежный сом не идет в сети, зато каков он был поджаренный на углях! И чем мутнее и грязнее вода, тем он вкуснее и тем его больше.

— Почему ты спрашиваешь? — снял очередную рыбину с бечевы Лук.

— Да так, — поежился Харк, улыбка на лице которого стала появляться все реже и реже. — Такое вокруг творится. Да еще и девка эта…

Да, лицо Лука который день было темнее цвета мокрого хиланского известняка. Каждое утро из городских ворот стражники выкатывали на телеге стальную клетку. Лук знал такие клетки. Обычно, когда храмовники дробили на своих помостах очередного несчастного, последующие жертвы обретались тут же. Они сидели в клетках и смотрели на мучения, которые вскоре должны были принять и сами. Многие зрители приходили не для того, чтобы увидеть, как в отбивную превращается живой человек, а для того, чтобы смотреть на тех, кто только ожидает подобной участи. Лук слышал, что зрелище было не из приятных. Кто-то метался по клетке, кто-то пытался перегрызть себе вены, кто-то обделывался при всех, кто-то сходил с ума, а некоторые умирали от страха. Наверное, их участь была самой завидной. Теперь в клетке выкатили приманку.

Харк ходил к помосту, над которым стучали молотки, носил горячих сомов, которых он поджаривал после полудня, иногда задерживаясь до темноты, вернулся бледным как полотно. Точно таким же он был и в первый день, когда разглядел и описал Луку столбы с висящими на них мешками, из которых торчали четыре головы — головы слепца и немолодой красивой женщины спокойные, головы старухи и старика со шрамом поперек лица — искаженные мукой. Соль вспыхивала на их лицах искрами, но трупный запах и раздутые шеи не оставляли сомнений — они мертвы. Тогда лицо Лука не потемнело. Он знал о том, что мог увидеть, и был готов к этому. Знал и о ловчем Пустоты, который сидел несколько дней неподвижно и даже успел покрыться пылью; и опилки, и стружка, гонимые ветром с помоста, липли к его лицу. Не сам ли Лук сказал Харку, что Ваппиджа не чувствует его, но рисковать не стал. Даже мелочь, пустяк могли помешать плану. Знал Лук и о клетке. Но после того как Харк рассказал, что он сумел разглядеть, Лук едва удержался на ногах. То, что увидел Харк, ударило по Луку дважды. Первый раз, когда он понял, что пленница не Нега, а значит, разговоры о том, что побывавший у хиланских ворот Хозяин Дикого леса вез до Хилана двух девок, а довез только одну, — касались именно Неги. Второй, когда Лук узнал, что стало с пленницей. По описанию это была Хасми, к тому же и нога ее оставалась в тугой повязке, но, кроме повязки, на ней не было ничего. Она лежала, кое-как укрывшись половиной старого, дырявого мешка. Все ее тело покрывали кровоподтеки, руки были связаны за спиной, но самым страшным все-таки было не это. Рот ее был зашит суровой ниткой. Зашит через край.

— То, что они делают, — Харк повторил еще раз уже сказанное, — это для тебя. Они рассчитывают поймать Кира Харти и поджарить его на этом помосте. Да, сначала раздробить руки и ноги, а потом поджарить. На медленном огне. Там почти все готово. Дров столько, что можно поджарить всех стражников Хилана. Да еще припасена целая бочка отличного лампового масла на случай дождя.

— Тысяча монет, — напомнил Харку Лук, снимая с бечевы очередного сома.

Харк поежился, солнце уже давно скрылось за городскими стенами, и теперь лодка находилась в тени.

— Тысяча монет, — повторил Лук. — Золотых монет, парень. Ты понимаешь это?

— Ты хочешь меня назначить продавцом? — обиженно надул губы Харк. — Я не торгую людьми. Ты бы лучше боялся вольных. Кто их теперь знает?

107