— Кто это? — просипел Харк.
— Это убийца из клана Смерти, — сказал Лук и показал отметку с изображением багрового щита на четыре пальца ниже гарды. — Если бы ты прошел по улице Рыбной не останавливаясь, скорее всего, его бы здесь не было. Впрочем, не поручусь. Ты умеешь молчать, Харк?
— Да, — судорожно прошептал тот, с опаской покосившись на меч.
— Тогда… — Лук выложил на стол пять серебряных.
— Тебе больше не нужен слуга? — сморщил нос Харк.
— А ты не боишься им оставаться? — спросил Лук.
— Так разве на меня он охотился? — удивился Харк. — Может, он вовсе по ошибке… Хотя ведь вся эта кутерьма в Текане… Подожди! Так это ты?
Харк побледнел еще сильнее, хотя и так был белее белого.
— У тебя ведь была мать? — спросил Лук.
— Да, конечно, — выдавил слова, хлопая глазами, Харк. — Я вообще не знаю никого, у кого бы ее не было. Но некоторым, вроде меня, ее было отпущено слишком мало.
— И у меня была мать, — кивнул Лук, начиная стягивать с мертвеца куртку. — Однажды ее не стало. Ее убили. Убили много кого, но в том числе и мою мать. Убили и отрезали ей уши. Одному из тех, кто это сделал, отрезал уши я. В Зене. Понятно? Но только руки, ноги и прочее осталось на месте. Где мой мешок? Вот он. Держи ножницы.
— Мы будем отрезать уши и этому? — с трепетом кивнул на труп Харк. — Если я не возьму эти монеты, я все еще буду слугой?
— Ты называл кому-нибудь здесь свое имя? — спросил Лук.
— У меня его никто не спрашивал, — испуганно схватил ножницы Харк. — Вчера в конюшне спросили только имя господина, а сегодня я весь день был в городе. А стряпуха в харчевне называет меня «кудрявым». С какого уха начинать?
— Вот что, кудрявый. — Лук осмотрел куртку убийцы. — Уши мы резать не будем. Хотя думаю, этот молодец не оставил бы нас с ушами. Видишь? У него на поясе кисет с солью. Пять серебряных, кстати, все же возьми себе. Это тебе за испорченный вечер. Но убийцей будешь именно ты.
— Как это? — вновь побледнел Харк.
— Убийцей своего хозяина будешь ты, — повторил Лук. — Юркий слуга с кудрями и веселым взглядом, который уже на второй вечер обнажил разбойничью суть. Так что запоминай, времени у нас не так много. Ты убил меня и засунул головой в печь.
— Зачем? — едва вымолвил Харк.
— Ну, — Лук задумался, — скажем, за то, что я над тобой издевался. Бил тебя, не кормил. Не давал денег.
— И что же мне делать? — снова задрожал слуга.
— Во-первых, забыть о золотом, что я оставил в писарской, во-вторых, точно так же забыть об осле и моей лошади, — сказал Лук.
— Я опять остался один, — скривился Харк.
— Потом нам придется раздеть этого молодца и одеть в мою одежду, — продолжил Лук. — Пока я буду это делать, ты должен остричь свои кудри до такой длины волос, как у меня. Потом ты обстрижешь мертвеца.
— Ох, — пошатнулся Харк.
— Или пырнешь его ножом в спину, когда он уже будет в печи, — предложил Лук.
— Остригу, — принялся торопливо обрезать собственные кудри Харк. — И себя, и…
— Потом надо сжечь волосы… — добавил Лук.
— И зажечь дом! — воскликнул Харк.
— Нет, — мотнул головой Лук. — Не успеем уйти.
— А куда мы? — расширил глаза Харк.
— В Хилан, — стиснул зубы Лук. — Хочу посмотреть на своих родных в мешках с солью…
Когда они выходили из домика, в котором уже пахло паленым, над их головами внезапно захлопали крылья.
— Ух ты, — прошептал Харк. — Орел?
— Вряд ли, — задумался Лук. — Крупноват. Если бы у твоего осла были крылья, я решил бы, что это он.
Квен стоял на стене близ проездной башни, мрачно смотрел на ярмарочную площадь и в который раз перебирал в голове все произошедшее за последние недели. Хилан обезлюдел. Не стучали молоты, не жужжали станки, не звякал колокол на ярмарочной башне, не шумели торговые ряды на рынке у пристани. Никто не хотел оставаться в городе, в котором каждый последующий день мог принести такой ужас, что минувшие страхи покажутся глупостями. Тепу хотел для острастки раздробить нескольких селян, доносов хватало, но Квен отговорил толстяка. И без криков казненных было тошно. Язвительно улыбаясь, смотритель закрылся вместе со старшими балахонниками в смотрительном доме при Храме Пустоты и сделал вид, что его происходящее не касается. В другое время и сам иша не стал бы перечить смотрителю, конечно, если дело не касалось важных арува или верных слуг, да и толстяк не стал бы обговаривать с кем бы то ни было свое право на казни, но теперь Тепу сам пришел к воеводе и не возразил ему ни словом. Похоже, он все еще был тем, кем Квен знал его до того отвратительного явления Тамаша в зале советов. Может, оно было и к лучшему? Если не забугрилась опять в теле Тепу та ужасная погань, значит, есть еще надежда отсрочить Пагубу? До конца лета еще оставалось много времени. Отчего же, по слухам, то и дело ночами кружился Сиват на пустующей ярмарочной площади? Стража уж и во время дозоров жалась к воротам да стенам. Кружился оборванный босяк вокруг столбов, на которых висят мешки с солью. Из мешков торчали лица: слепого Куранта, Саманы и двух вольных — Арнуми и Нигнаса.
Нет, все-таки Далугаеш сумасшедший. И Эпп говорил, что Далугаеш сумасшедший, когда еще тот был ребенком, долговязым подростком с выпученными глазами. Как там Эпп в Хурнае? Пока все здесь, а не там, но и Хурнаю придет время, должно прийти. Иша там, значит, и беда, дай срок ей разгореться, последует туда за правителем. Туда же пришлось отправить и долгожданный улов Далугаеша. Нет, вся эта мерзость не может закончиться просто так, уйти в землю, впитаться, как дождь. Хотя Харкис-то ушел в землю? Или все это продолжение Харкиса? Все-таки надо было, наверное, отпустить детей охотников после поимки беглецов на болотах, а Далугаеш, злой, что ему пришлось бултыхаться в ладье на стремнине Хапы, приказал дать залп диким охотникам в спину. Им и их детям. Снес истерзанные тела в воду. Так и поплыли трупы вниз по Хапе. Теперь же соглядатаи вновь докладывают, что очень неспокойно за Хапой. Собирают вольные войско. Не для того, чтобы напасть на Текан, — похвалялась собака гору срыть, да в ямке задохнулась, — а чтобы на берег свой не пустить да убивать всякого, кто блеснет белым плащом ловчих. Вот бы Далугаеша туда одного — на клочки бы разорвали. Угомонился он после того залпа или нет? Хорошо хоть никого из ловчих больше не покалечил, кроме тех, кому глаза выбил. И успокоился, только выпустив потроха Арнуми и Нигнасу. Живым еще набил животы солью, чтобы не испортились. Решил, что дальнее знакомство несчастных с Киром Харти в поимке юного мерзавца не поможет. Правильно решил, конечно, но все равно единственное, чего Квен хотел больше, чем излечиться и отсрочить Пагубу, так это прикончить Далугаеша. Хорошо еще, улов — двоих рыжих: Хараса, которого охотники подстрелили в ногу издали, да девчонку, дочь кузнеца, — не тронул. Значит, не совсем сумасшедший? Еще и хитрец. Мало того что не тронул, на корабль приказал принести связанными, в мешках, и до Хилана вез связанными. Только сами охотники да приставленные к ним ловчие знали, кого еще кроме Арнуми и Нигнаса принесли на ладью, а охотников-то уже и нет. Так кто он, старшина ловчих, сумасшедший или дальновидный хитрец? Или и то и другое?